Санкт-Петербург, сентябрь 1798-го года.
Все трое уселись в карету, покатили к Зимнему дворцу. Надобно, наконец, объяснить, почему императорское семейство жило там в теплое время года.
Началось все с истории, не менее мифичной, нежели сон Татьяны. Якобы некогда часовому, стоявшему в карауле у Летнего дворца явился архангел Михаил. Завис в воздухе и источал сияние. Он повелел пойти и приказать от его имени императору построить здесь храм в его, архангела Михаила, честь. Часовой передал весть через начальство. Склонный к мистике Павел отнесся к «приказу» свыше серьезно. Только вместо большого храма решил возвести довольно скромную церковь, а рядом поставить новые императорские хоромы, также названные в честь архангела Михаила, - покровителя царствующей династии.
Летний дворец, резиденцию, с оной в семье Анклебера было столь много связано, снесли. И уже 26 февраля 1797 года состоялась торжественная закладка первого камня будущего сооружения. Возведение шло небывалыми темпами. Шесть тысяч человек работали круглосуточно и без выходных. На нужды строительства из казны было выделено единовременно 791 200 рублей и по 1 173 871 рублю 10 копеек добавлялось ежегодно.
- Поторапливайтесь, поторапливайтесь, - шельмецы, - подгонял работников Павел. – Я желаю умереть на том же месте, что и родился. – Шутка, сия, признаться, была весьма тяжеловесной.
Сознание Павла Петровича без конца терзал страх неминуемой и скорой смерти. Подходил к концу осьмнадцатый век, повидавший девятерых российских самодержцев, семеро из которых взошли на трон либо благодаря перевороту, либо за счет интриг.
Павел, разумеется, положил конец чехарде с престолонаследием по «усмотрению правительствующего государя». Ибо сия формулировка давала слишком большой простор для действий. Он узаконил наследование по сыновней линии. Но и это не успокоило душу.
Во время благодарственного молебна в Зимнем дворце по случаю восшествия Павла на престол, протодьякон Иоанн провозгласил: «Благочестивейшему самодержавнейшему великому государю нашему императору Александру Павловичу…». В храме воцарилась глухая тишина. Смолк и священник, заметив роковую ошибку. И вдруг гулкие цокающие шаги, то император Павел приближался к аналою:
- Сомневаюсь, отец Иоанн, чтобы ты дожил до торжественного поминания императора Александра!
С протодьяконом случился сердечный приступ, он умер последующей ночью.
Спустя недолгое время самодержец вспомнил и о заточенном в Шлиссельбургскую крепость вещем монахе Авеле. Повелел привести к нему старца, спросил о своем будущем. Но ответ Авеля был ничуть не радостнее, чем прежние предсказания матушке Екатерине, монах предрек Павлу короткое царствование и смерть от удушения в собственной спальне.
Император терзался подозрениями и не доверял никому. Он опасался той же участи, что постигла Петра III.
Тайная экспедиция заводила дела по малейшему подозрению, в семь раз чаще, чем то было при Екатерине Алексеевне. Большинство - по доносу. В основном они касались лиц, якобы замышлявших заговор против государя, а также дерзко о нем отзывавшихся. При этом «дерзостью» считалось хотя бы одно только употребление по отношению к главе государства слова «курносый».
Предпринятые строгие меры не помогали уберечься от инцидентов подобных тому, что произошел накануне на царской поварне. Разумеется, Павел захотел посмотреть в лицо своим спасителям, наградить их по-императорски.
Невысокий, он стоял посреди своего кабинета, опершись на край стола. Спина по возможности выпрямлена, голова приподнята, кур…, простите, аккуратненький носик задран вверх.
- Правду ли говорят, вы спасли меня от верной гибели?!
- Правду или нет, а вот эта юная особа, - Прохор указал жестом на Марьяшу. – Заметила, что гвардеец вылил в мешок с кофе целую бутыль жидкости. Смею предположить, что то был яд.
Государь вдруг сжал руку в кулак и с силой ударил по столу:
- Вот мерзавцы!
Все вздрогнули, а девочка даже сделала шаг назад, заступив за плечо Андрея.
Второй удар произвел гораздо меньшее впечатление, хотя и был сильнее, аж чернильница подскочила.
- Я ль не благодетель?
Собравшиеся потупили взор.
- Не слышу?
- Вы, Ваше Величество, наидобрейший монарх, - ответил за троих Прохор, учтиво поклонившись.
- То-то. Вот и гвардейца-изменника надобно было бы казнить, но я придерживаюсь того же направления, что и Елизавета Петровна, возложившая запрет на убиение по суду. Я, так сказать, не кнутом, но пряником. Вот и вам подарки заготовил.
Он позвонил в колокольчик и явился человек с подносом. На подносе лежали брошь в виде цветка с разноцветными камушками и золоченая табакерка. Брошь он самолично приколол к корсажу расчудесного Марьяшиного платьица, табакерку отдал Прохору. На днище, как разглядели потом, была выгравирована надпись: «Семье Анклеберов за долгую и верную службу при императорском дворе».
- А теперь приглашаю в соседнюю залу, там накрыт стол. Не все же, Прохор, вам меня кормить, давайте сегодня поступим наоборот, – подошел поближе и шепнул на ухо. – Правда, все одно угощенье делали ваши же подчиненные. Но я приказал, чтобы в тайне от Вас! - Павел бодро распахнул двери.
Продолжение истории ЗДЕСЬ.
Journal information